Солдат-пограничник не может расследовать преступления в столице. Стилист – тоже пограничник. Новое платье решает многие вопросы, но не все. Летом я спрашивала, о чем написать, и подруга оставила комментарий:

Наташа Котляревская (НК): - Есть девушки, которые настолько не в своем теле, что никакая одежда не поможет. За 6 лет я вообще не встречала женщин, которые были бы довольны своим телом.

Наташа Фомичева (НФ): - А я? Я довольна своим телом!

НК: - Есть ситуации, когда человек объективно далек от конвенциональных норм.

НФ: - 95% людей далеки от конвенциональных норм.

НК: - А бывает, приходит девушка модельной внешности и говорит, что у нее ноги кривые. Мы под лупой рассматриваем – и не видим. Бывают такие глюки.

НФ: - Не глюки, а искажения самовосприятия.

НК: - И что делать?

НФ: - Идти к психологу. Образ тела формируется рано. По сути – с того момента, как ребенок появился на свет. И это сложная конструкция, плохо осознаваемая. Есть телесный компонент – способность осознавать сигналы своего тела. Эмоциональный компонент: я могу испытывать восторг или отвращение и стыд. Есть наши мысли по поводу тела: я недостаточно худая, я недостаточно толстая, у меня маленькая грудь, у меня большая грудь – это уже более поздний конструкт.

НК: - Подростковый?

НФ: - После 3х лет дети начинают усваивать такие установки. «Ты умненькая, жаль, что такая страшненькая» – это реальный случай. Примерно тогда же начинает формироваться поведенческий компонент. Что я делаю: сижу на диетах, занимаюсь спортом, отрезаю, пришиваю. Сейчас в 6-7 лет девочки садятся на диету. Самый ранний дебют анорексии, о котором я читала, 4 года.

Причин много: родители могут быть теплыми и принимающими, но ребенок идет в школу, и начинается травля – там неважно, к чему прицепиться. И даже поддержка семьи не спасет: образ тела будет поврежден. Это глубинная история, которую не поправить красивым платьем.

НК: - Как это проявляется, кроме общей ненависти к телу?

НФ: - Есть форма панической атаки – fat attacks: на человека накатывает, что он очень толстый, сейчас на нем лопнет одежда.

НК: - Это не зависит от объективной ситуации?

НФ: - Не зависит. Это бывает при анорексии. У пациентов искажен образ тела. Есть базовое упражнение: мы просим показать руками свои размеры, замеряем, потом на ватмане рисуем контур и ставим человека внутрь него. Разрыв – сантиметров 30. Она так себя видит даже на фотографиях. Это психическое искажение самовосприятия. Поэтому анорексия относится к психическим расстройствам. Но в меньших масштабах это есть у многих.

НК: - Как психолог начинает работу с такой проблемой?

НФ: - С исследования: мы ищем и выводим эти неосознанные конструкты на поверхность. Осознается только малая часть: мысли, поведение – я сижу на диетах, хожу к косметологу. А то, как я себя чувствую, как ощущаю свое тело, обычно за порогом осознания. Мы выводим это на поверхность. Ищем связи: когда, как это формировалось. И понимаем, что сейчас можем с этим сделать. В прошлое не вернуться. Но сейчас, с позиции себя-взрослой, я могу обходиться с этим по-другому. Прожить эти чувства, найти пространство для других чувств, кроме стыда и отвращения.
Это работа для формирования более стабильного, устойчивого образа тела.

НК: - Я хочу для себя как для стилиста очертить границу, где мы еще можем помочь, а где уже нет, и это запрос к психотерапевту.

НФ: - Мне кажется, это индивидуально. Есть люди, для которых вовремя сделанное внушение, замечание, интерпретация становятся точкой опоры, от которой многое начинает меняться. А есть те, кто за 4 года психотерапии мало продвинулся в силу особенностей личности или травматического опыта. Границу можно прочерчивать по запросу. Человек говорит: мне здесь плохо, нужна помощь. Или – не надо в это лезть, я не хочу об этом ничего слышать. Ориентироваться на это.

НК: - Когда смотришь на себя в зеркало и испытываешь отвращение, то сравниваешь себя с эталоном, до которого далеко. Чувства отчаяния, отвращения появляются от этого разрыва. Я хочу предложить построить ступеньки. Даже если ты не готов отказаться от этой планки совсем, попробовать двигаться шагами: становиться лучше постепенно.

НФ: - Вопрос: тело – оно зачем? Чтобы оправдывать чьи-то эстетические ожидания?

НК: - Нравиться себе.

НФ: - Это «себе» все равно сформировано окружающими. Я смотрю и оцениваю, насколько понравлюсь мужчинам, маме. Мы смотрим на себя глазами других. Но мое тело – для того, чтобы проживать мою жизнь, а не для того, чтобы кому-то нравиться.

НК: - Но мы социальные существа, невозможно избавиться от голоса общества в своей голове.

НФ: - Можно хотя бы научиться это наблюдать, осознавать и немного притормаживать. Я спрашиваю клиентов: представьте, что вы оказались на необитаемом острове. Но у вас есть возможность делать все, что вы делаете сейчас. От каких процедур, бьюти практик, одежды вы откажетесь. Как будете жить, зная, что вокруг никого нет?

НК: - И что говорят?

НФ: - Женщины почти полностью отказываются от эпиляции, покраски волос, укладки. Дальше я предлагаю подумать о том, какую часть своих ресурсов вы тратите на это сейчас. И оказывается, что 70% жизни уходят на то, чтобы хорошо выглядеть в глазах мифических окружающих в моей голове. Не нужно отказываться от всего, но снизить до 50%, а освободившиеся 20% направить на какие-то другие ценные вещи.

НК: - То есть, ты хочешь эту планку немного прибить?

НФ: - Не прибить, а расширить границы. Сейчас у меня один путь к недостижимому идеалу, а так у меня появляется диапазон. Я могу в разные стороны двигаться.

НК: - А если это не 70%, а близко к нулю? Человек ненавидит себя, заедает эти чувства, но ничего не делает, чтобы изменить ситуацию. Отрезал и вообще игнорирует эту сторону жизни.

НФ: - Делает. Избегание – тоже форма действия. «Не хочу вообще с этим сталкиваться – поэтому заедаю». Это помогает не встречаться с чувствами. Планка у человека тоже есть, но взаимодействие с идеалом идет по другому пути.

НК: - Какая стратегия в этом случае?

НФ: - Если это нарушение пищевого поведения по типу переедания, тоже начинаем с исследования. Чего я не делаю, вместо чего – переедаю? Я начала тревожиться и могла бы встретиться с этой тревогой, но вместо этого я поем. От чего я ухожу? От чего меня спасает это пищевое поведение?

НК: - Я 7 конфет сегодня съела. Статью писала, боялась не успеть.

НФ: - Нет полностью здоровых людей. Но то, что я не могу выдержать каких-то своих чувств, –иллюзия. Они все внутри. И, когда мы пытаемся сбежать, они становятся сильнее. А когда мы поворачиваемся к ним лицом и начинаем наблюдать, они проходят. Ни одно чувство не длится вечно. Поэтому мы учимся встречаться с чувствами. Если ты попал в зыбучие пески и стал барахтаться и пытаться выбраться, тебя засасывает еще больше. А если расслабиться и позволить им колебаться, они тебя вытолкнут на поверхность. С чувствами то же самое: когда мы боремся с ними, нас засасывает. Когда мы видим и принимаем их, они постепенно проходят.

НК: - Мне помогает писать об этом.

НФ: - Да, кому-то помогает писать, кому-то – просто наблюдать.

НК: - Это работает с любыми чувствами?

НФ: - Да. Даже если я оделась, смотрю в зеркало, и у меня возникает вспышка каких-то чувств, ее нужно прожить. Она проходит. По исследованиям, этот очаг эмоционального возбуждения – 8 секунд, если не трогать. Вспыхнул – и ушел.

Возникла мысль: «Какая я ужасная!». Я могу зацепиться за нее, развернуть: «Я уродливая, у меня ничего не получается, все плохо, на улицу нельзя выходить», очаг возбуждения разрастается.

Поджелудочная железа вырабатывает инсулин, мозг вырабатывает мысли. Если я просто отмечаю: «О, возникла мысль, забавно. Не вовремя, конечно, но бывает», она проходит, и возбуждение гаснет.

НК: - Обычно такая ситуация возникает в самый неподходящий момент: ты спешишь куда-то, тебе нужно идти – и вот оно.

НФ: - 8 секунд! Что важнее: спешить куда-то или побыть с собой?

НК: - Я читала, что у нас в каждый момент времени то тело, которое лучше всего подходит для той жизни, которой мы живем. Оно уже идеально для нее. Когда я питалась сахаром, это был мой способ справляться, и он работал.

НФ: - Если речь о переедании, то мы должны быть благодарны психике за то, что это еда, а не героин. С героина слезть сложнее. Задача психики – сохранить целостность. Ее способы могут казаться не очень адекватными, но они позволяют не развалиться на части. Никто не виноват, что выбран именно такой способ. Этот выбор – сложная комбинация генетики, семейного анамнеза, конституциональных особенностей. Мы не выбираем семью и гены. Родилась девочка в семье, где у мамы нарушено пищевое поведение, и она взяла эту модель: тоже сидит на диетах, худеет. Но она не виновата.

Идея, что я не могу взять себя в руки, я ужасная и безвольная, очень мешает. Мы работаем от точки сострадания к себе. Идея выбора, что все в жизни мы выбираем сами, токсична. В нас столько генетически заложенных механизмов, столько случайностей.

НК: - Тогда где граница между обусловленностью и выбором, ответственностью за свою жизнь?

НФ: - Ответственность – это способность встречаться с последствиями. Есть исследования о влиянии детской травмы на мозг. Если ребенок растет в травматичных условиях, он вырастает с травмированной психикой и может попасть в ситуации повторяющейся травмы. Глупый, но популярный пример: если женщину в детстве бил отец, она создаст отношения с партнером, который тоже будет ее бить. Или второй путь – травмировать самому. Часто родители с травматичным опытом говорят о том, что срываются на детей. Они ловят себя, уже когда отвесили подзатыльник, наорали, но ничего не могут поделать. Есть 1/20 (одна двадцатая, 5%) секунды есть для того, чтобы поймать, осознать и остановиться в привычном травматичном паттерне.

НК: - Одна двадцатая? Но это же без шансов.

НФ: - В терапии шансы появляются. Мы учимся сначала осознавать вспышку, потом в этой вспышке останавливаться, выбирать другие реакции. Ударить подушку, а не ребенка, позже – вообще остановить внешнее проявление и побыть с этим чувством. Это постепенный процесс. Но о каком рациональном выборе, о какой ответственности можно говорить в таком временном диапазоне? Человек с травматичным опытом не выбирает никого бить, не выбирает быть в отношениях, где его бьют. Ему это не нравится.

НК: - Тогда в чем его ответственность?

НФ: - История о том, что мы ответственны за все, что происходит в нашей жизни и мы все осознанно выбираем, навешивает кучу вины на людей, которые из-за нейрофизиологии не могут с этим справляться.

НК: - Когда я ем седьмую конфету и говорю себе «нейрофизиология», то чувствую себя тряпкой. Ты права: это чувство вины. Сложно относиться к себе с состраданием.

НФ: - Есть целое направление – терапия, сфокусированная на сострадании. В ней клиента учат развивать навыки сострадания к себе. Отношение к себе из позиции «я уродливая, страшная и ужасная» никак не продвигает, это неэффективная стратегия. А относиться к себе с поддержкой, с любовью, разрешать себе ошибаться, поддерживать себя в этих ошибках – это дает устойчивость. И в результате – реальную возможность изменений.