На вручении премии журнала Glamour Дженна Лайонс сказала: «Я знаю, каково это – не чувствовать себя красивой». До этого письма я не знала, ЧТО стоит за этими словами. Получив в рассылке актрисы Лины Данэм этот
рассказ, я решила его перевести.
Пожалуйста, сделайте скидку на культурные особенности: вы поймете, о чем я. Смысл они не искажают: это история о принятии себя, практически инструкция – неважно, где вы живете и как выглядите.
Не знаю, когда это случилось впервые.
Кажется, мы поехали в ягодное хозяйство Нотта. Мне было 13, я стояла в очереди рядом с моим братом Спенсером. За нами были две девушки, старшеклассницы, судя по виду. Я всегда хотела быть такой. Они просыпаются, принимают душ, расчесывают свои блестящие прямые волосы, завязывают их в хвост и выпархивают за дверь. Без макияжа, с безупречной кожей и длинными ресницами, фигура, как с обложки журнала. Одна из них сказала другой:
- Посмотри на ее кожу, что это может быть? Это КОШМААААААР!
Через минуту я поняла, что они говорят обо мне. Сложно описать те чувства. Что-то среднее между унижением, страхом, отвращением и отчаянием.
Я решила, что если так думают они, то и все остальные тоже. И они еще не знали о масштабах моего кошмара. Господи! Все было намного хуже. Все, что они видели, это шрамы сзади у меня на ногах. Они не видели огромного шрама, похожего на карту Фиджи, у меня на руке. Они не видели раздражение у меня на бедре. Им не были видны полосы у меня на груди. Черт. Они не видели мои заостренные зубы. И гигантскую проплешину на затылке они тоже не могли заметить. Потому что, если бы они видели, то вряд ли промолчали.
У меня спонтанная генетическая мутация. То есть, я такая особенная, что мое тело умудрилось изменить свою ДНК. Я не получила это по наследству. Я вытащила счастливый билет, в моей семье таких больше нет. Мутация очень редкая, поэтому несколько раз ставили неверный диагноз. Мама говорит, что после родов один из докторов запретил ей трогать меня. Прекрасно. Девять месяцев ждешь, а потом не можешь прикоснуться.
Меня как будто ледяной водой окатили.
Мне хотелось упасть и умереть прямо здесь и сейчас.
Я – кошмар.
Не моя одежда. Не моя прическа. Я, Дженна Лайонс, отвратительна.
Как будто я таракан и меня раздавили, вот какое чувство.
Мое отношения к себе изменилось. Даже слово «кошмар» исчезло. Теперь это был КОШМААААААААР, он поселился и жужжал у меня в мыслях, как зловонная муха. Я никому ничего не сказала. Носила только длинные рукава и брюки на калифорнийской жаре. Перестала улыбаться. А когда не могла сдержаться, стыдливо прикрывала рот.
Не знаю точно, но где-то в это время у меня началась депрессия. Кажется, так называется, если ты ни с того ни с сего плачешь на полу в ванной, спишь весь день после школы и часами изучаешь Vogue и Cosmo, представляя, как живут эти девушки: что люди говорят о них? Нравятся ли они парням? Популярны ли они? Я мечтала о том, каково это – проснуться красивой, понимая, что этого никогда не случится. А потом начались мысли о том, как бы заснуть самой. И не проснуться.
Как только я поняла, что отличаюсь, это поняли и другие дети в школе. Я оказалась последней в списке в команду по доджболу. Последней в списке на школьный танец. Вообще-то и танец был не очень. Судя по школьным опросам, надо мной смеялись.
Но в 7м классе все изменилось. Я выбрала урок труда. Труд может изменить твою жизнь. Да, мне тоже смешно это писать.
А случилось вот что: я научилась шить.
Вдобавок к «кошмару» к 7му классу я была 180 см ростом и нереально худой. Тогда еще одежду нулевого размера на высоких не шили. Шорты я исключила. Юбки всегда были слишком коротки. Приходилось покупать брюки 48 размера, чтобы они были нормальной длины.
А потом на уроке труда я сшила Юбку в Арбузах. Поехала в магазин тканей, взяла выкройку для юбки плиссе (Butterick, судя по всему, приталенный фасон юбки с широкой плиссировкой – примечание переводчика) и 3 метра ткани и сшила то, что подходило мне по размеру и длине, – мою собственную арбузную юбку.